Советские детективы и реальность

Лев Романович Шейнин долгое время работал следователем, хотя в мечтах своих такой «заманчивой» перспективы он не видел. Молодой Шейнин хотел стать литератором, писателем. Но партия сказала надо — и вот перед Вами новоиспеченный следователь.

Однако же и в следовательском деле есть место творчеству. Тут есть где «набить руку», есть откуда взять сюжеты. Без отрыва от производства. Л.Р. Шейнин впоследствии прямо указывает на это: «Работа следователя неизменно связана с проникновением в тайники человеческой психологии с раскрытием человеческих характеров. Это роднит труд следователя с трудом писателя, которому тоже приходится вникать во внутренний мир своих героев, познавать их радости и и несчастья, их взлеты и падения, их слабости и ошибки».

Прочитав книгу данного писателя, поневоле задумаешься. С одной стороны, очень интересно. Иногда как завернет Шейнин сюжет, так и не оторвешься, спешишь дочитать побыстрее. С другой же стороны, не всему приходится верить в книге, то есть «художественный вымысел» настолько вымысел, что уж совсем не правдоподобно выглядит.

Творчество Шейнина преследовала идея своебразного «перевоспитания» преступника: «И тут, как бывало в в серьезные минуты моей следственной работы, я обратился к теории психологического контакта и обращения к добрым началам в душе обвиняемого, без чего, как я всегда верил, верю и буду верить, следствие теряет свой благородный и государственный смысл. Да, государственный, поотому что задача советского правосудия заключается в том, чтобы его перевоспитать, и начинать это надо со следствия». И такая идея, стоит признать, проходит лейтмотивом во всей книге, да видимо, и в его следовательском мировоззрении.

В двух рассказах: «Брегет Эдуарда Эррио» и «Динары с дырками» говорится о прямом сотрудничестве с преступниками. При этом ворам дают понять, что никакие «социальные гарантии» им не предоставят, что они все должны сделать по своей «доброй воле».

Что характерно, в литературе Шейнина рисуется нам не вполне реальная картина — отпущенные под «честное слово» воры всполошили и подняли на ноги всю городскую преступность лишь бы выполнить задание следователя, «начальничка». Возможно ли в это поверить?

Можно ли вору верить вообще? Вот Шейнин говорит, что да, можно. Только в отдельных случаях. Однако писатель В. Шаламов крайне негативно относился к формам такого творчества и ругал Шейнина за его приверженность к теме перевоспитания. В шаламовских «Очерках преступной жизни» мы не найдем никакого художественного вымысла. Как видно из названия, его произведения тяготеют более к правдоподобному описанию, нежели у Шейнина.

Шаламов не столь психологичен. Он уделяет больше внимания конкретике. В душе вора он разобрался довольно хорошо. Поэтому Шаламов говорит о вредном влиянии такого творчества: «Недальновидные драматурги типа Шейнина... продолжали, к вящей пользе блатного мира, проповедовать необходимость «доверия к балатарям»... Вместо того, чтобы развенчать уголовщину, они романтизировали ее».

Шаламов прямо заявляет: «блатной мир враждебен власти». И тут не приходися говорить о том, что имперские воры уважали и любили царя, боялись его больше, чем, скажем, советские воры Сталина. Нет, преступник все равно враг официальной власти, и «притом всякой власти».

Другое дело — эпоха изменила воровской «состав» преступного мира. Во время Российской Империи размах не тот, что в Совестком Союзе: «Карманники переменили специальность и влились в ряды «домушников», «валютная политика свела «заработки» карманников к доходу мизерному по сравнению с риском».

Так или иначе, читателю следует ознакомиться с советскими детективами, среди которых, конечно, выделяется своей известностью Л.Р. Шейнин. Однако для полного понимания эпохи без «Очерков преступной жизни» В.Т. Шаламова здесь не обойтись.