Ходасевич жжет

Ходасевич В. Уважаемые граждане // Колеблемый треножник: Избранное – М.: Советский писатель, 1991 – 688 с.

С. 529
«В двух книгах Михаила Зощенки собрано девяносто девять мелких рассказов: девяносто девять эпизодов советской повседневности. Зощенко чуждается событий исключительных: походя, иногда наспех, он записывает то, что встречает на каждом шагу, каждый день: то, что составляет гущу советской обывательской жизни».

С. 530
«И вот не только без натяжек и придирок, но, даже нарочно обходя намеки, темные места, трудно квалифицируемые факты, – в этих девяносто девяти эпизодах я насчитываю, по крайней мере, тридцать пять отчетливо выраженных уголовных деяний, совершаемых то в одиночку, то скопом».

«Для рассказов из повседневного быта — процент подавляющий. Но надо еще заметить, что это — процент деяний. Людей, которые их совершают — гораздо больше. Определяя «на глаз» - скажу, что в девяносто девяти рассказах Зощенки мы встречаем, по крайней мере, девяносто девять людей, которым есть за что ответить перед судом».

С. 531
«Но выше всего, надо всем, как незримый перст рока, возвышается воровство. Кража или грабеж являются более или менее центральным мотивом, осью повествования, – ибо таких случаев, когда о краже упоминается только вскользь, мимоходом, – я не считал, да их, пожалуй, даже не перечесть».

«Скорее можно сказать, что все «уважаемые граждане» Зощенки если делятся, то на воров и на обокраденных. Опять же — я потому говорю «если», что не уверен, можно ли их делить: так и кажется, что-нибудь украли, либо завтра украдут».

«Недаром они постоянно друг друга подозревают. Позвал хозяин студента из ВУЗа — дрова колоть. Дрова хранятся, конечно, в квартире. Вот студент «дрова носит, а хозяйка по квартире мечется — вещи пересчитывает — не спер бы, боится. А сын ее, Мишка, у вешалки польты считает. Ах, думаю, чертова мещанка! А сам пальтишко свое снял, отнес в комнату и газетой прикрыл». И недаром, тоже по поводу дров, автор в другом рассказе уверяет, что «когда проходишь по улице мимо, скажем, забора, а мороз пощипывает, то невольно похлопываешь по деревянному забору». И недаром жильцы дома ищут дровяного вора не на стороне, а тут между собой: и находят. И хуже того: когда у человека в трамвае вытаскивают часы, то вслед за тем выясняется, что он сам их украл».

С. 534
«Это убожество не ново. Не нов и вопрос Зощенки. В разных формах ставился он в отношении прежней России, какой являлась она у Гоголя, Салтыкова, Островского, Чехова. Из самих сатириков им особенно мучился Гоголь».

«Но как бытописателя Зощенку можно сопоставить с кем угодно: свою эпоху и свое окружение он показал с большой зоркостью. Если не качеством своего художества, то, во всяком случае, полнотой и обилием собранного и закрепленного бытового материала Зощенко очень значителен».

«Замечу, однако, что есть у него и художественные достоинства».

«Острие иронии направлено у него на условия жизни и на психологию героев. И Зощенко не устает подчеркивать, что эта жизнь, эта психология – самые общие, самые распространенные, что он рассказывает не об исключительном, а о повседневном».

С. 535
«И вот тут-то вскрывается нечто исключительное, важнейшее: все это не просто воры, пьяницы, хулиганы, пошляки хамы – но воры, пьяницы, пошляки, хамы сознательные, знающие себе цену, руководимые не чем-нибудь, а высшими мотивами: «пролетарской» идеологией, заветами вождей, новою добродетелью и высокими лозунгами».

С. 536
«Всего более жутко в рассказах Зощенки то, что совершаемые в них мерзости творятся не просто, а с горделивым сознанием «созвучности эпохе», с любовью к «достижениям культуры» и с бодрою верой в «советское строительство».