Невзрачная валютка

– А вот еще случай был со мной, – внимай–слушай, – говорил один товарищ, любя теребя свои часики с названием явно не из наших промышленностей. Это вам не «Заря» какая–нибудь! Тут по–иностранному писано: «Ohne mechanismus». Сразу видно, заморские люди руку приложили. Парле франсе и все такое. Древние римляне, в общем. Ну, или итальянцы, какие средневековые, одно слово – не нашей грамоты дело, не о том рассказ.

Поведал, значит, мой товарищ такую историю.

– Иду, – говорит. – Вышагиваю, как на параде, но молча, это чтоб образование свое не выказать в свете бонтонном. Не зачерпнуть так сказать, лицом грязь, в глазах почтенного–то народишка. Потому как были случаи. Вырывалось. От такой жизни почему бы и не вылететь? Демократия, между прочим, свобода выражений.

– Это вы правильно выразились, – нарек я ему звонкое слово, – демократия она на то и власть народа, что не народ власть, пардон, имеет, а власть – народ. Через это и случаются, порой, словопрения в людях, пока кто не сопреет. – Ну, продолжайте, – говорю, – так мы не скоро управимся с оказией–то вашей.

– Ага, – кивает товарищ, – вот я и говорю. – Случается. И со мной такая блажь. Иду я, ступаю, чтоб кого не задеть, позицией–то своей политической. Вдруг, вижу – лежит! Она! Валютка, невзрачная такая, даром что зеленкой намазана вроде. Ну, думаю, божий я человек, помазанник его в некоторой степени, перстом осененный. Шалишь, такие купюры находить! Это вам не наши с символикой. А там – все для людей. Ты взгляни только, на ассигнациях–то ихних лица человеческие, парсуны управленцев тамошних. Не хухры–мухры. Дай, думаю, и я себе счастья возьму. Потому как когда еще такое добро раздавать будут?

– И что, – на правах интересующегося перебиваю я его, – лежали на земле денежки что ль? – Даже в пыли не обвалены, ногами не истоптаны?

– Куда там, – резонирует товарищ. – Нет таких законов у нас, чтоб валюту почем зря топтать. Потому и лежат. Оттого и нога не поднимается в грязь втоптать, что деньга какая–никакая, хоть и басурманская.

– Зачем тогда дело стало? – Где ж ваше счастье сейчас лежит–почивает, – не мог я не спросить.

– Вот вы и дослушайте. – Возьму их себе, – говорю. Пусть не ложат потом. И привычки не имеют такой. Взял, – и в карман укладываю. Это чтоб публика не заартачилась, дескать, такое рыло – а при деньгах, буржуа мелкопоместное. Убрал от сглазу, в общем. Ан нет, подходит один. На лице – страдание глубочайшее вырисовывается. И заявляет.

– Через почему такое, говорит, – у вас карман оттопыривается через меру? – Не находили ли вы денег пучок, соизволил потерять я, дядя, – говорит. – Не видал ли ты какой купюришки здесь американской, очень нужно, – весь сказ его.

– Отчего, говорю, – видал. – А каковые тогда номера у энтой валюты, коль она твоя?

– Такая–то, – парирует он мой выпад, – серия такая–то, номера отсель и досель.
Пропадает, вижу парень без денег, вон как страдает. Вот и данные верификации точно сошлись. – Ладно, – держи, – подаю ему пачку. – Только оно бы неплохо поощрить, в общественных целях, так сказать.

– Это можно, – отвечает, – без проблем, дядя. – Только не при честном народе ведь. Отойтить надо.

Ну и отошед мы с ним. А там еще ребята охочие подтянулись.

– Наше, – говорят, – вам почтение. – Добрый вы, дядя. За то мы вас всего и не обчистим даже. – Сымай часы да ступай–проваливай.

И, главное, настойчивые такие. Я и думаю: «Отчего не снять–то»? Даром, что часы старые, у меня ведь новые дома есть. Но без механизма, правда, так ведь и исправить можно!

– Да, бывалый вы человек, – тут я уж не умолчал. – Всегда–то вы в переделки попадаете! То мошенники у вас часовые, то бандиты теперь, рецидивисты. В нелегкий же час случаются приключения у вас!